Искусство — могучее средство исправления людского несовершенства. Т. Драйзер

В истории искусств Аполлон предстает гармоничным идеалом упорядоченности и пластического совершенства, богом, который «окончательно придает олимпийскому пантеону антропоморфный облик».*

Традиционное искусствоведческое определение образа Аполлона через сюжетно прочитанную пластику приводит к суждениям, типа: «До крито-микенской культуры была т.н. культура дворцов. Она, по мнению многих исследователей, отличалась миролюбивым характером и культом естественной, природной красоты. Фрески критских дворцов и другие сохранившиеся артефакты зачастую изображают красивых юношей и девушек в природной обстановке – с цветами, танцующих на зеленых лугах. Не эту ли самую обстановку, назови ее буколической, идиллической или какой другой, мы позже находим в мифах об Аполлоне и его любимцах…?»** Интересно, что могли бы подумать будущие исследователи об облике обожествляемых вождей 1930-х годов, если бы спустя 5000 лет обнаружили фрески с изображением счастливой жизни в руинах дворцов «тоталитарных режимов»?

В живописном цикле Дмитрия Солнцева «Аполлон» (полотна размером от 120х140 до 60х50 см, в технике х., м., масляная пастель) покровитель искусств, интеллектуальности и духовности предстает в непривычном для широкой публике облике. Это полуабстрактная, атлетически сложенная фигура, внешне вызывающая ассоциации в диапазоне от яйцеголовых фигур Pittura metafisica Карло Карра илл.1 до инсектообразных американских супергероев.2 В живописи, как и в повседневности Солнцева, «своего» в тренажерном зале и склонного к самонаблюдению, телесность служит и отправной точкой, и точкой сборки. Дискурс текучей и переливчатой телесности, зародившийся в эпоху перемен начала 1990-х, когда человек потерял свои «истинные» основания, обретает актуальность в нынешних условиях вновь поплывшего мира.

Солнцев представляет свое альтер эго – Аполлона – созвучно его нынешнему строго научному пониманию — как одного из наиболее многообразно интерпретируемых и малопонятных богов. Эта неопределенность отличается от цельных в своей маргинальности дионисийских буйств парадоксальностью: в каждой ипостаси независимый Аполлон может играть диаметрально противоположную роль: жертвы Пифона и его победителя, мыши и избавителя от мышей и т.д. «Мифологическая энциклопедия» пишет, что для значений имени Аполлона «характерна тенденция соединить в одно нераздельное целое ряд функций: стреловержца, губителя, прорицателя, блюстителя гармонии космической и человеческой. Образ Аполлона соединяет воедино небо, землю и преисподнюю».

Современный Аполлон должен чем-то напоминать Шиву, кружащегося в танце разрушения/созидания мира среди постоянно меняющегося «ландшафта». Это не только сиятельный красавец, появляющийся в окружении муз, но и хтоническое чудовище из темных бездн доиндоевропейской архаики, требующее человеческих жертв.3

Именно в этой, хтонической испостаси происходит астральная стыковка Солнцев – Аполлон. Она преобладает в работах Солнцева, как на концептуальном уровне понимания образа, так и в изобразительном плане: нарочитая декоративность сочетается здесь с телесной мощью, явленной как стихия. Это не привычная в современном искусстве угнетенная страдающая плоть или, наоборот, доминантная фигура, а пост-телесность, пустотная, как Шуховская башня – орнаментально-витражная структура, которая бесконфликтна и привлекательна, говорит обо всем и все приемлет. У Солнцева — эстета и любителя изысков Аполлон равно близок к Канону Поликлета,4 герою комикса или компьютерной игры,5 врубелевскому Демону,6 Мыслителю Родена,7 Кецалькоатлю,8 а разнонаправленность векторных линий телесной конструкции воспринимается как разнонаправленность самого бога.

В титанических фигурах Солнцева можно различить и такие признаки нашего времени, как торжествующий в мире бодипозитив и здоровая телесность Геракла рубенсовского типа,9 что можно интерпретировать как реакцию на нестабильность современной жизни, отягощаемую вселенским ковидным мором. В санкт-петербургской художественной традиции заложено стремление к идеалу, и телесность интерпретируется возвышенно одновременно в неоклассическом и экспрессивном ключе. Солнцев привносит в эту традицию иронию:10 его фигуры, окруженные солидным «рембрандовским» сумраком, будто отсылают к популярному сюжету сетевой культуры, когда персонажи массовой культуры превращаются в героев классической живописи.11 При видимой конструктивной простоте и условности каркасов «мускульных» фигур Солнцева, в них всегда присутствует некая таинственность — ощущение присутствия призрачной «памяти тела», забытой символики эмоций, а за их безликостью мерцает автопортрет с загадочной архаической улыбкой куроса.12

Андрей Хлобыстин

*Мурзин Н.Н. Отвергнутый бог: Аполлон от греков и до наших дней//Электронный философский журнал Vox: http://vox-journal.org Выпуск 24 (июнь 2018)
**Там же.